Ялда задумалась о возможных последствиях. Утверждая, что граница космоса подчиняется какому-то особому правилу — например, что вдоль нее волна должна просто-напросто обращаться в нуль — она, скорее всего, смогла бы предотвратить взрывной рост этой волны во внутренней области. Но такое решение было неуклюжим — оно вводило совершенно произвольное, взятое с потолка, ограничение, которое само по себе не давало какого-то более глубокого понимания проблемы.
— А если краев нет? — предположила Ялда. — Что, если космос устроен наподобие поверхности нашего мира — лишен краев, но при этом ограничен.
Туллия так долго хранила молчание, что Ялда стала беспокоиться. Она выпятила новую, свободную руку и постучала по стене. — Ты в порядке?
— Да! Я думаю! — судя по голосу, Туллия была почти счастлива, как будто Ялда, наконец-то, высказала новую идею, достойную того, чтобы по-настоящему захватить внимание.
— Я более-менее уверена, что это решает проблему экспоненциального взрыва, — наконец, объявила Туллия. — Колебание можно обернуть вокруг сферы так, чтобы оно гладко соединилось с самим собой, однако с экспонентой, значения которой никогда не повторяются, такой трюк не пройдет.
Ялда радостно защебетала. — Значит, если космос представляет собой четырехмерную версию сферической поверхности…
— То мир все равно будет выглядеть довольно странно, — осадила ее Туллия. — Проблема предсказания переходит из одной крайности в другую.
— В смысле?
— Представь себе двумерную версию, — сказала Туллия. — Если ты нарисуешь окружность вокруг Зевгмы, то лежащие на ней данные — в сочетании с твоим уравнением — дадут тебе полную информацию обо всем, что происходит в городе. Имея информацию о границе, ты получаешь информацию обо всем, что находится внутри нее.
— Это мы уже проходили. Так в чем сложность?
— Окружность, описанная вокруг Зевгмы, — ответила Туллия, — это вместе с тем и окружность, описанная вокруг всего остального мира. Граница города одновременно будет и границей всего, что лежит за его пределами. Значит, имея данные об одной окружности, ты сможешь найти решение, описывающее сферу целиком.
— О.
— В четырехмерной версии, — подытожила Туллия, — это означает, что, измерив состояние света в кусочке пространства размером в несколько мизеров и в интервале пары пауз…, ты узнаешь все, что только можно узнать о свете в масштабе всей космической истории. Потому что граница твоей крошечной области одновременно является границей всей остальной Вселенной.
Ялда иронично прожужжала. — Мое интуитивное понимание физики света с этим не очень-то вяжется.
— И мое тоже. — энтузиазм Туллии иссяк, но она всеми силами старалась скрыть досадные нотки в своем голосе.
— Мы попытались, — сказала Ялда. — И, по-моему, игра стоила свеч.
Они сумели ненадолго покинуть стены своей тюрьмы, но даже на свободе ничто не давалось просто так.
Когда в камерах стало тихо, Ялда услышала, как отбивают склянки часы на одной из городских башен; несколько раз она пропустила их из-за шума, или из-за того, что спала, или по невнимательности, но ни разу не отставала так сильно, чтобы потерять счет времени. Поэтому, когда стражники пришли и забрали Туллию, она знала, что наступил третий день их заключения и сейчас середина утра.
Скорее всего, Туллии предстояла встреча с сержантом, который будет разбирать ее дело. Ялда стала ждать, стараясь проявлять терпение. Туллия говорила, что обычно за один раз принимают большую группу заключенных, так что вся процедура могла затянуться на целую склянку, если не на две.
Наступил вечер, а Туллия так и не вернулась. Либо ее освободили, либо перевели в другую камеру, пока она собирала деньги на оплату своего штрафа.
Ялда предпочла поверить, что Туллия вышла на свободу. Она не сопротивлялась аресту и достаточно хорошо знала эту систему, чтобы знать, что именно нужно говорить во время слушания. Если штраф не будет слишком большим, ее, возможно отпустят под долговую расписку, а не заставят дожидаться, пока деньги не доставят сержанту. Туллия отправится в клуб Соло, чтобы отпраздновать свое освобождение и станет думать над тем, как помочь своей подруге.
Ялда отстранилась от печального рокотания соседей; она им сочувствовала, но приобщиться к их печальной участи ей было не по силам. Вскоре подойдет и ее очередь предстать перед сержантом; нужно было решить, что она скажет.
Когда на следующее утро в ее камеру пришли охранники, ее чуть не ослепил свет их лампы. Она собиралась мельком взглянуть на инструмент, с помощью которого они отсоединили цепь от стены, но ее глаза застилала болезненная пелена яркого света. Когда они потянули за цепь, чтобы вывести ее из камеры, Ялда быстро удлинила одну руку и укоротила другую, позволив усилию сосредоточиться не на податливой трубочке из кожи, которую она всеми силами старалась удержать от зарастания, а на плотной мышечной массе.
Оступившись на широкой лестнице, которая вела в коридор, освещенный до боли пронзительным солнечным светом, она сощурила глаза и ускорила шаг, чтобы не натягивать цепь и не раздражать своих надзирателей. В комнате, полной заключенных, ее цепь снова прикрепили к стене. Ялда осторожно подняла взгляд — не считая ее, здесь находилось больше дюжины прикованных мужчин и женщин, и у многих из них были спаены конечности. Все выглядели такими же подавленными и напуганными, как и она сама.
Она почувствовала, как ее тело охватила дрожь. Сюда не пускали друзей, которые могли бы оказать поддержку. Здесь никто не мог дать ей совет или высказаться в ее защиту. Ей оставалось только следовать тем советам, которые ей успела дать Туллия и которым она так яростно сопротивлялась.