Лишь несколько человек оказались настолько бесцеремонными, что в ответ на это воззвание повернулись к Ялде и стали рассматривать ее оценивающим взглядом; ей в голову закрались подозрения, что меньше прочих такой расклад удовлетворял именно ее. Но раз уж ее всемогущество включало в себя право делегирования, то Фридо, скорее всего, приходилось тяжелее всего.
— Тем, кого я убедил покинуть Бесподобную этой ночью, — добавил Евсебио. — Будьте уверены, что вы уже заслужили мою признательность и уважение, и не потеряете их, даже отказавшись от своего места. Но этом с предупреждениями и демотивацией покончено. Всем, кто решил остаться — осознавая опасности и тяготы, которые ждут вас впереди — я хочу дать обещание. Общими силами мы создали это прекрасное, филигранное семя, и теперь, когда мы готовимся отправить его в пустоту космоса, я верю, что в нем есть не только силы для выживания, но и все необходимые задатки новой, незаурядной цивилизации. Уже сейчас я смиряюсь перед вашей отвагой и выдержкой, и покидаю вас с надеждой на то, что достижения ваших потомков станут чудом на все времена. Удачи — и добро пожаловать домой.
Когда со стороны аудитории раздались одобрительные возгласы, Ялда согласилась с тем, что Евсебио все-таки принял верное решение. Не напомни он им о предстоящих рисках — и вся его похвала прозвучала бы, как пустая лесть. Но теперь, даже если горстка людей решит пойти на попятную, оставшиеся смогут почерпнуть силы в том, что их решимость прошла очередную проверку.
Евсебио пригласил Фридо на сцену. — Я уверен, все знают, где находятся их пусковые станции, — сказал Фридо, — но я бы попросил вас не торопиться и вначале уточнить их либо у меня, либо у Рины с Лавинией — чуть позже они будут стоять справа от меня. Но сначала вот что: все, кто решил уйти, будьте добры выйти вперед и вернуть свои именные жетоны.
Несколько человек нерешительно двинулись в сторону сцены. Евсебио кратко переговорил с Фридо, а затем обнял его на прощание. Фридо сказал Ялде, что решил присоединиться к ней после того, как увидел собственных внуков; за работу в проекте он получил щедрое вознаграждение, так что нуждаться они ни в чем не будут, но какие бы перспективы не сулило тушение гремучих пожаров, лишь у Бесподобной был шанс справиться с ортогональными звездами.
Когда они расстались, Евсебио подошел к Ялде. — Мне пора идти, — сказал он. — График эвакуации довольно плотный. Не хочешь спуститься вместе со мной?
Пусковая станция Ялды находилась в трех путинах под залом, почти на уровне земли. Они могли провести в дороге целый день, вспоминая прошлое и обмениваясь своими последними мыслями.
— Мне надо остаться здесь, чтобы выяснить, скольких людей мы лишились, — сказала она.
— Фридо и его люди могут перераспределить свои обязанности, — возразил Евсебио. — В таких вопросах тебе придется на них положиться.
— Я им доверяю, — сказала Ялда. — Но я должна быть вместе с ними, пока мы во всем не разберемся.
— Ладно. — Ее ответ, по-видимому, смутил Евсебио, но он не собирался спорить с ней при стольких свидетелях. — Тогда счастливого пути, — пожелал он.
— И тебе, — нежно прожужжала она в ответ. — Нас обоих ждут четыре длинных года. Ты уж постарайся, чтобы мои потомки по возвращении не обнаружили планету с тремя солнцами.
— Постараюсь. — Евсебио встретился с ней взглядом, пытаясь оценить их взаимоотношения. Лицо Ялды не выражало ничего, кроме дружбы и сдержанной печали от их расставания. Дальше этот узел было не распутать, и даже признавать, будто есть что-то еще, было уже бессмысленно. Спустя мгновение Евсебио перестал искать в ее лице что-то большее.
— Удачи, — сказал он. Он опустил глаза и, пройдя мимо нее, покинул зал.
Ялда стояла, наблюдая за тем, как толпились ее новые соседи, пытаясь пробиться к Фридо и его помощникам. Внезапно она почувствовала вспышку гнева в адрес Дарии. Она ни перед кем не несла ответственность и вот-вот должна была выйти на пенсию — так почему бы не ей не преподавать здесь, на Бесподобной?
На краю толпы стояла молодая соло, из числа новичков, на глазах у которых погибла Бенедетта. Лишь двое из той группы не ушли из проекта.
Ялда подошла к ней. — Фатима?
— Здравствуйте, — смущенно сказала девушка. Они уже были знакомы, но после того, как Евсебио официально назначил Ялду лидером Бесподобной, она, вероятно, превратилась в фигуру столь же неприступную, как самый что ни на есть самодовольный Советник.
— Где ты работаешь? — спросила Ялда. — Мне следовало бы знать, но я забыла, куда тебя определила.
— В медицинском саду. Пропалываю сорняки, — судя по голосу Фатима была разочарована, но смирилась со своей судьбой.
— Но у тебя еще будут занятия. Если тебя это заинтересует, я могу стать твоим учителем.
— Ты расскажешь мне о свете?
— Да.
Фатима замешкалась, но потом, набравшись смелости, добавила: «Все, что сама знаешь?»
— Конечно, — пообещала Ялда. — А как иначе ты узнаешь вдвое больше меня? Но прямо сейчас давай поищем тех, кто работают в саду вместе с тобой, а потом мы все вместе отправимся вниз.
Ялда сидела на своей скамейке на навигационном посту и, то и дело поглядывая на часы, которые висели на противоположной стене позади Фридо и Бабилы, ждала, когда аналогичные часовые механизмы откроют топливопроводы и воспламенят внутренности горы.
Двигатели, которым предстояло поднять Бесподобную, управлялись тремя дюжинами дозирующих камер, распределенных по всему диаметру горы. Внутри каждой камеры была расположена система механизмов и гироскопов, регулирующих поток либератора на пути к нижележащему соляриту с учетом как общего плана полета, так и точной настройки баланса сил, необходимой для того, чтобы во время набора высоты ракета не перевернулась и не отклонилась от курса. За каждой дозирующей камерой следила пара механиков, готовых произвести несложную корректировку или ремонт механизма; кроме того, с помощью системы сигнальных веревок можно было позвать на помощь одного из ближайших — а в случае необходимости и дальних — соседей.