Ялде пришелся по нраву тот небольшой вес, который она приобретала у себя в кабинете и жилой каюте; она по-прежнему могла использовать для перемещения старую систему веревок, но уже не замечала за собой панического барахтанья, оказавшись вне досягаемости окружавших ее стен, веревок и поручней. Теперь, когда она медленно падала на стены, которые заняли место пола, ее тело смирилось с тем, что не сможет просто зависнуть в воздухе.
Ялда помогла привести в рабочее состояние оптическую мастерскую — теперь у Сабино была собственная, идеально невесомая, комната, расположенная точно на оси вращения — после чего направилась к полям. Когда она летела вниз по лестничной шахте, казалось, будто ничего и не поменялось, но затем, ухватившись за веревочную лестницу у входа в радиальный туннель, добросовестно поменяла форму своих нижних рук и опустилась ногами вперед.
Туннель вел в верхнюю часть ближайшего зала; теперь плоский диск, на который было похоже внутреннее пространство, встал на ребро. Веревочная лестница доходила до одной из каменных поверхностей, и преодолев просвет между двумя отвесными стенами, Ялда поняла, что даже несмотря на свечение мха едва ли может воспринимать это место как подземную пещеру. Теперь это больше походило на спуск в какую-то затерянную долину под покровом ночи.
Гравитация здесь по-прежнему была слабой, но ее хватило, чтобы полностью избавить воздух от пыли. Основание долины было пустынным, но когда Ялда осторожно ступила между бороздами, то увидела, что свежепосаженные растения уже пустили ростки. От увиденного по ее телу пробежала волна облегчения.
Устье радиального туннеля, ведущего в соседнее помещение, было окружено шатким поручнем; теперь этот выход казался совершенно бессмысленным. — Ах, Евсебио, — прошептала Ялда. — Вся твоя элегантная конструкция легла набок. — Проскользнув между поручнями, она протянула руку к веревочной лестнице, которая вела вдоль коридора, примыкая к его бывшему полу. Когда она ухватилась за лестницу сбоку и вся конструкция качнулась в ее сторону, старое, дремлющее ощущение, что падение может причинить ей вред, внезапно дало о себе знать.
Второе поле было засеяно позже первого; ростков не было видно, но Ялда нашла зарытое в землю зерно и убедилась в том, что оно пустило росток. И хотя Лавинио поставил бы ее в известность в случае каких-либо проблем, прикосновение к живому обещанию будущего урожая своими руками вселило в ее надежду, заставило почувствовать собственную силу.
На третьем поле, самом близком к поверхности горы, фермеры все еще были погружены в работу. На веревочном конвейере, протянувшемся от входа в верхней части помещения к углу поля, висели полдюжины огневитовых ламп. Спускаясь, Ялда увидела гигантские тени, которые она отбрасывала на каменных стенах.
Когда она добралась до земли, одна из фермеров, Эрминия, подошла к ней, чтобы поздороваться.
— Я признательна за твою работу, — сказала Ялда. — Когда вы закончите посев?
— Через день, но потом нужно будет браться за второе поле… — Эрминия указала в направлении вершины, не зная точно, как его назвать — ведь теперь у слова «верх» было два разных значения. — Еще два дня там, и будущий урожай будет посажен.
— Мы объединим оба помещения, как только у нас появится такая возможность, — пообещала Ялда.
— Правда? — энтузиазма в голосе Эрминии не прозвучало.
Ялда была озадачена. — Справится с одним большим полем будет проще, так ведь? — Для растений требовалось дополнительное пространство, которое они получат, пробившись сквозь стоящий на пути камень, но так или иначе, ей казалось, что обрабатывать один большой участок земли будет удобнее.
— Я слышала, вы собирались разместить там взрывчатку, — сказала Эрминия, — чтобы взрывом потушить пожар, который может начаться под нами. Если до этого дойдет дело, я бы предпочла свести потери урожая к минимуму.
Замечание было справедливым, но Ялда не ответила; ей не хотелось подтверждать слухи об этом плане в неофициальной беседе, не говоря уж о том, чтобы обсуждать преимущества и недостатки границ между отдельными секциями.
Слухи об этом, тем не менее, уже поползли. И чем дольше она будет оставлять их без внимания, тем слабее будет ее поддержка.
— Ты не могла бы передать своим друзьям и коллегам: через пять дней, в третьей склянке на вершине состоится собрание, — попросила она.
— А по какому поводу? — спросила Эрминия.
Хороший вопрос, — подумала Ялда. Почему тебе совершенно не нужно беспокоиться о том, что пшеничные поля в перспективе могут взорваться у тебя под ногами?
— Мы решили проблему зерновых, — сказала она. — Теперь нам надо поговорить о том, что мы предпримем, чтобы не разделить судьбу Геммы.
Ялда ждала у входа в конференц-зал, считая людей, которые заходили внутрь, пока она сама мысленно репетировала две речи.
Первая речь касалась того времени, которое команда провела за работой на поверхности горы, доверяя друг другу свои жизни, и вверив в руки всего экипажа судьбу Бесподобной. Ее саму вызволили из ситуации, которая едва не закончилась фатальным исходом, но у каждого из них были собственные истории о храбрости и находчивости своих друзей. И после этого с чего бы им думать, будто для безопасного существования им обязательно нужно жить под гнетом страха? Один слабовольный фермер с голодающими детьми поддался на уговоры и совершил одно опасное деяние. Однако же Нино раскаялся и понес наказание, и у него больше не было оснований пытаться кому бы то ни было навредить. Ему не обязательно было умирать — ни из-за собственных преступлений, ни ради будущего Бесподобной. Решение оставить его в живых не будет проявлением слабости; оно лишь скрепит их взаимное доверие.