Она изменила диаграмму, чтобы пояснить сказанное.
— Все это верно, — сказала в ответ Ялда, — правда, отсутствие видимого голубого света в этих шлейфах объясняется еще и мощностью излучения звезды в различных частях спектра. Свет, которые мы бы восприняли как голубой, должен был покинуть звезду, находясь в глубоко инфракрасной части спектра, и двигался бы крайне медленно. Следовательно, он не смог бы обеспечить достаточно быстрый перенос энергии звезды… а это, в свою очередь, означает, что звезда сама по себе не будет ярко светиться в этой части спектра.
Авсилия внимательно следила за этой дискуссией, хотя Ялда и не могла сказать наверняка, как много ей удалось понять. Но затем она указала на грудь Фатимы и сказала: «Если бы такая звезда оказалась перед нами, то наиболее медленный свет с ее стороны тоже бы показался нам голубым, верно? Она бы просто приблизилась к этому цвету с противоположной стороны спектра. То есть ее шлейф бы начинался с фиолетового цвета и затухал, едва достигнув голубого».
Сначала она засомневалась, но потом, чтобы проиллюстрировать свои слова, нарисовала диаграмму, аналогичную диаграмме Фатимы.
Ялда защебетала от восторга. Она подала Авсилии знак, чтобы та повернулась и все остальные увидели ее рисунок. — Это ответ на последнюю загадку: почему часть шлейфов над нами состоят только из фиолетовых и синих оттенков. И вот пожалуйста: вдвоем вы разгадали тайну целого неба.
На самом деле не все ученики смогли угнаться за Фатимой и Авсилией, но Ялда отошла в сторонку и дала ученикам возможность преодолеть это затянувшееся недоумение совместными силами. И по мере того, как их взгляд скользил между звездным небом и диаграммами, увязывая рисунки с особенностями разноцветных шлейфов, класс постепенно охватывало волнующее чувство понимания.
Теперь это чуждое небо принадлежало им. С ускорением Бесподобной его превращение будет принимать еще более невероятные формы, однако новый образ мышления, который они приобрели сегодня, поможет им легко справиться с этими переменами.
Ялда знала, что лишь немногие из них станут настоящими учеными и лишь немногие — учителями. Но даже если они просто передадут свои знания детям своих друзей, это будет способствовать укреплению общей культуры и даст гарантию, что в этом новом, необычном состоянии их потомки будут чувствовать себя спокойно и непринужденно.
А самым прекрасным в происходящем, — поняла Ялда, заново осознав ту мысль, которую привыкла воспринимать почти как нечто само собой разумеющееся — было то, что у каждой из этих соло и беглянок и каждой из женщин, имевших пару — вместе со своими ко, — будет шанс прожить свою жизнь без всякого принуждения и найти применение своим талантам, не будучи связанными традициями старого мира.
Забудь о гремучих и ортогональных звездах. Уже ради этого стоило трудиться, не жалея сил.
Пристегнутая ремнями к своей скамейке на навигационном посту, Ялда отсчитывала паузы. Раньше эта честь выпадала Фридо или Бабиле, но на этот раз, зная, что другой такой возможности у нее уже не будет, Ялда решила взять эту роль на себя.
— Три. Два. Один.
Последовавшая за этим разрядка была хорошим знаком; любое внезапное, ощутимое изменение указывало бы на какую-то серьезную проблему. Прежде, чем Ялда вообще смогла что-то заметить, часы успели отсчитать еще два маха — и даже после этого ее продолжали мучить сомнения; намеки на головокружение, потерю равновесия могли оказаться всего лишь упреждающей реакцией. Уменьшение потока либератора под контролем механиков происходило мучительно медленно; чтобы полностью остановить двигатели, потребуется целый курант.
— Ты это слышишь? — спросил Фридо.
— Слышу что? — Бабила подняла голову, чтобы прислушаться.
— Гору, — ответила Ялда. За ударами двигателей она смогла расслышать низкий скрип, который проникал сквозь потолок. Гора потеряла лишь небольшую часть своего веса, но ее структура уже начала меняться — растягиваясь под уменьшающейся нагрузкой. Ничего плохого в этом не было; лучше пережить эту перестройку сейчас, чем откладывать ее до более позднего этапа, на котором вся энергия будет высвобождена в ходе резкого переходного процесса.
Через четыре маха после остановки двигателей Ялда была готова поклясться, что у нее на спине стала неметь кожа — и даже знание настоящей причины, по которой ее чувства говорили о понижении давления, не делало эту иллюзию менее убедительной. На отметке в семь махов ее убывающий вес начал вызывать вспышки паники, во время которых ей — на мгновение — казалось, что под ней осела скамейка. Теперь двигатели издавали странное и мягкое постукивание; гора над ними умолкла. Впервые с момента запуска она смогла расслышать тиканье часов в противоположной части каюты.
Бабила повернулась, и вытошнила свой последний обед, предусмотрительно позаботившись о том, чтобы он не попался на глаза ее коллегам — правда, на полу это месево, скорее всего, долго не продержится. Уже не надеясь примирить друг с другом видимую устойчивость каюты с тревожным ощущением, что все вокруг так и норовит куда-то ускользнуть, Ялда закрыла глаза. Она поймала себя на мысли, что пытается представить, как выглядит Бесподобная на расстоянии — темный конус на фоне разноцветных шлейфов. Вот только в этом фантастическом видении средняя треть горы стала мягкой, как смола, и теперь Ялда, будто завороженная, с ужасом наблюдала, как она сначала растянулась, превратившись в тонкую трубочку, затем лопнула…